Хотя я часто имею дело с жертвами насилия, меня не перестает поражать то, насколько пережитое/переживаемое насилие меняет восприятие его жертвой мира и людей. Причем, далеко не в лучшую/нужную сторону. А upside down/inside out. И настолько, что ничему не фактически не учит, несмотря на то, что должно было бы.
Пишу на днях длинную статью про психологический стресс для печатного издания, а на горизонте внезапно возникает клиентка с PTSD, проводящая отпуск в Турции. С вопросом — “А я могу в мужчину влюбиться?”. Зная о ее сексуальной ориентации, я удивился, но вопрос был задан вполне конкретный и на него есть настолько же конкретный ответ. Отвечаю, а дальше она выдает во всех отношениях и аспектах шедевральное — “Есть тут один парень. Встречалась я пару раз с девочкой и другим мальчиком, по ним сразу видно, что им от меня надо, а этот кажется таким милым, добрым и безобидным. Он мне нравится почему-то. И знаете, он — бывший военный. Явно меня выделяет, несмотря на то, что вокруг есть девушки куда красивее внешнее и намного более доступнее.“
То есть двое мирных и абсолютно безобидных civilians, которые оружия-то в жизни в руках не держали и вряд ли кого-то в своей жизни хоть раз ударили, просто ищущие секса и отношений, — это опасно, с подвохом. “Им что-то от меня надо!”. Хотя они соблюдают личные границы и правила игры. А бывший военный, человек, которого trained to kill, причем, максимально быстро, и бить, причем, с максимальным уроном для противника, — это безопасно. Хотя он стремительно сокращает дистанцию и делает выбор не в пользу самого лучшего — по мнению клиентки — товара из имеющихся.
И ее это даже не настораживает.
Ну, я же “добрый”: прямым текстом спрашиваю — а не похож ли этот военный, часом, на ее брата, который ее много лет бил и насиловал, внешне? Говорит, что нет.
А few hours later — “Он мне в любви признался и сказал, что всем на работе сообщил, что я — его girlfriend.” Тут уж она, thankfully, возмутилась и все его очарование сразу в ее глазах пропало.
Но история чертовски показательная, на самом деле.
Во-первых, очень хорошо демонстрирует, как жертва насилия отвергает — даже откровенно отталкивает от себя уже внутри себя — нормальных людей, с которыми можно было бы иметь нормальные, здоровые отношения. Потому что в ее картине мира черное — это белое, а белое — это черное. То есть не-насилие в виде уважения к ней и открытой, честной manifestation своих намерений — от этого нужно бежать на край света. А насилие с pushing the right buttons, чтобы вскружить ей голову, — дом родной. Поэтому этому надо дать шанс стать реальностью, а все остальное — отбросить куда подальше. И даже ничего в голове при этом не щелкает, хотя знает же по опыту — чем все это заканчивается. Но опыт, unfortunately, в таких случаях не подспорье, а именно то, что затягивает обратно в ситуацию насилия. Потому что — как ни парадоксально — это привычно, комфортно и безопасно.
Во-вторых, не менее хорошо демонстрирует, как жертва насилия и автор насилия находят друг друга в толпе — даже если имеют разное гражданство и разный менталитет — и как ведут “разговор” на своем особенном “языке”. Как они договариваются вступить в отношения. И как у жертвы насилия не срабатывает банальный инстинкт самосохранения при столкновении с потенциальными автором насилия. Quite the opposite, она сразу к нему симпатией проникается! Потому что вот оно — привычное, знакомое, предсказуемое на годы вперед и уютное до чертиков. Хотя — со стороны — звучит ужасающе, да. А потом она будет сидеть в полиции или на терапии и говорить — “Ну, все же было так прекрасно и меня так к нему тянуло, почему все стало так ужасно и закончилось домашним насилием?”.
В-третьих, обнажает реальную проблему — это неумение жертв насилия делать reality check и risk calculation. Они считают — и клиентка об этом тоже спросила — что, если у них уже есть опыт насилия, то они точно не дадут ничего с собой сделать. Потому что уже все знают и разбираются в этом лучше, чем кто бы то ни было. Ну, да, только применяют это не там, где надо. И совершенно не умеют вовремя hit the brakes. Это хорошо, что у клиентки есть кого использовать в качестве verifier of reality и не того, кто скажет — “Ой, да он влюбился по уши, хватай его и срочно выходи замуж”, а то черт бы его знает, чем там все дело закончилось бы.
Risk calculation вообще слабое место жертв насилия. В качестве иллюстрации: была у меня в свое время клиентка — жертва многолетнего физического и сексуального насилия со стороны мужа — человека в погонах, by the way, — который описан в кейсе анатомии домашнего тирана. У статьи тогда были открыты комментарии и в них каждый второй — особенно женщины — писал, мол, да чего она, взяла бы сковородку и огрела бы его как следует, больше бы он ее не трогал. С моим, типа, такое сработало. А клиентка мне рассказывала, как ее муж — профессионал, которого учили бить так, чтобы противник перестал сопротивляться в первые же пару минут, — отправлял ее в нокаут одним ударом и дальше делал с ней, что хотел. Я неоднократно в комментариях задавал вопрос комментирующим — а вы вообще отдаете себе отчет в том, с кем она имеет дело? И никто не понимал, alas. Все пребывали в иллюзиях, что смогут себя защитить.
Хотя разница огромна: если обычного civilian ударить сковородкой в ответ на примененное к себе насилие, это для него станет своего рода the Ice Bucket Challenge и вполне вероятно, что урок дойдет once and for good. Потому что ему никто никогда не говорил, что получить сковородкой по морде — это больно. И никто его к такому не готовил. А если профессионала, которого учили withstand any pain и держать удар, то ему это будет будет like water off a duck’s back. И он продолжит бить, пока не забьет within an inch of life. То есть это даже в один ряд ставить нельзя. Тем более, что домашнее насилие в семьях все тех же военных — это тема такая, не для слабонервных — как бьют и что творят. Надо либо быть родом из военной семьи, либо run in those circles, чтобы понимать, что уж кто-кто, а профессионалы в принципе не могут быть безопасными. Даже если они по натуре/характеру — cool lads.
Особенно если они изначально показывают, что знают этот “язык”, на котором общаются авторы и жертвы насилия. Это огромный red flag. Хотя это еще заметить надо, to begin with, да.
С reality check у жертв насилия дела обстоят еще хуже. Хрен с тем, что потенциальные авторы насилия притягивают их как магнитом и кажутся им намного более привлекательными/интересными по сравнению с нормальными людьми. Вплоть до того, что это притяжение описывают как “Это сильнее моей воли, он появляется и все, я обо всем забываю” (с). Мне попадалось немало жертв насилия — особенно начитавшихся Тани Танк и Co — которые прямо говорили, мол, “Психопат/нарцисс/домашний тиран/кто там еще меня выбрал, потому что во мне есть что-то особенное” (с). Like, она во много раз лучше других женщин — “Я — самая умная/красивая/привлекательная/etc”.
А когда я прямо спрашивал — я же “добрый”, ага — “Вы осознаете, что он вас выбрал потому, что вы не просто — as opposed to other women — позволите ему делать с собой все, что он хочет, и прямо даете ему это понять, а потому, что вы фактически ему на silver platter себя подносите и именно в такой форме, какой ему нравится?”, в меня разве что столы не летели. Along with обвинениями в непрофессионализме и victimblaming. Хотя у человека должны были бы встать волосы дыбом в этот момент от того, что у него в голове творится. Как все там хуево.
Начинать надо всегда с себя. Прямо в тот момент, когда появляется желание резко сменить сексуальную ориентацию, как случилось с моей клиенткой. И ставить вопрос ребром — “Ты что вообще в данный момент делаешь, дорогая моя?! У тебя с головой все в порядке?”. И честно признавать, что нет, очень сильно/серьезно не в порядке, а потом отправляться на терапию ставить мозги на место и так, как должно быть на самом деле. Чтобы белое стало наконец-то белым, а черное — черным. Вместо того, чтобы задавать психологу вопрос — “А можно ли забить на себя ради того, чтобы надо мной снова начали издеваться, как было раньше? Потому что мне не нравилось, да, но ничего другого я в жизни не знаю и лучше соглашусь на это, чем рискну попробовать что-то другое.”
Клиентка еще вопрос на миллион задала — “Я теперь во всех людях буду видеть насильников и манипуляторов?” (с). Да, так и будет. Только не в тех, в ком действительно надо. И на себя в этом плане она полагаться, alas, не может. Таковы уж особенности человеческой психики и таковы специфические последствия пережитого насилия. Это, конечно, решается терапией, но отнюдь не быстро и не просто.
А самое потрясающее во всем этом то, что жертв насилия очень много и 90% из них не получают professional help. Зато количество статей/сообществ/форумов/чего там еще, где муссируется тема abusers, того, какие они плохие, растет в геометрической прогрессии. При том, что то, что fundamentally wrong с самими жертвами насилия систематически игнорируется. Есть только поиски виноватых — “Это все они, а мы тут ни при чем.” Что проблему только усугубляет. Потому что можно сколько угодно обвинять кого угодно в чем угодно, от родителей до партнера, и при этом продолжать вляпываться в одни и те же истории с печальным концом.
Но вот смелости честно — даже если не публично, deep inside — сказать, что это со мной случилось потому-то и потому-то и мне надо над этим поработать — хватает не у всех. “Я — не жертва” и «Я — сильная, я справляюсь» — куда проще, да. В миллионы раз чем “Я — жертва” и “Мне нужна помощь в том, чтобы не стать ей снова”.
- Воля творит героев!
- Хочу свободы!
